11 кл., г. Данилов
Внедрение
Наконец, я добрался до того здания, о котором мне говорили. Первое, что я увидел, — это большие колонны и цветной кирпич на фасаде. Всё было по-старинному украшено: создалось впечатление, будто я попал как минимум в прошлый век. Зданию этому и точно было не меньше ста лет.
Чего только здесь не было: и университет, и музей, и здание, в котором заседала «первая» власть. Большие колонны видели многое…
Бесчисленные толпы людей выходили из этого здания и заходили внутрь. Было два выхода, у которых стояла большая очередь. Голуби под крышей издавали свои воркующие звуки, проскрежетал проезжающий мимо троллейбус.
Я встал в очередь, поправив шляпу и воротник своего пальто. Чёрные кожаные перчатки блестели на полуденном солнце, и облако отражалось в отполированном сапоге. В общем-то, была переменная облачность.
Меня то и дело задевали локти с разных сторон, но я старался не обращать внимания. Женщины были как-то однообразно надушены, и этот унылый аромат только добавлял скуки в моё стояние.
Мои мысли были о том, как бы побыстрее всё закончилось. И почему здесь было так много людей? Как будто раздавали что-то бесплатное. Но нет же: они приходят сюда и называют этот процесс гордо и с большой честью: окультуривание.
Добравшись до пропускного пункта, я показал свои документы мужчине в коричневом пиджаке и после его кивка двинулся дальше.
Меня тут же озарил желтовато-молочный свет — большая люстра со свечами первым делом бросилась в глаза. Всё кругом было мраморным: и пол, и стены, и потолок. Только мебель и стойки с экспонатами выделялись из всего, особенно блестящее стекло.
Все шли по красной дорожке, которая начиналась у входа, и никто не спешил с неё сойти, будто это священная тропа. Люди долго не задерживались на одном месте и куда-то проходили дальше, осматривая всё вокруг.
Я точно знал сегодня цель своего визита, но необычная атмосфера меня захватила и заставила засмотреться на разные достопримечательности. Хотя мне и казалось, что я где-то это видел, мне было интересно. Не каждый день такое случается.
Первым делом мне нужно было встретиться с товарищем Этингером и получить указания. Он находился в кабинете номер двести восемьдесят девять.
— Второй этаж… — пробормотал я под нос сам себе и стал искать лестницу наверх.
Обернувшись назад, я со всего размаху впечатался своим телом в какого-то мужчину, обронив свой портфель. Быстро подняв его и несколько раз обернувшись, я ушёл прочь.
Эта неловкая встреча пошатнула мою уверенность в том, что всё пройдёт по плану. Я глубоко вздохнул и медленно выдохнул, почесав висок.
Лестницу сам я найти так и не смог, поэтому пришлось просить помощи. Женщина в красной куртке оказалась доброжелательной:
— Пройдите туда, — она показала пальцем направление, — и поверните два раза направо, а там уже увидите лестницу на второй этаж.
Я поблагодарил её и стал искать обозначенный ею путь. Указания оказались верны, и уже скоро я держался за перила и тяжело дышал, переводя взгляд с одного прохожего на другого.
На втором этаже людей стало заметно меньше. С каждым человеком я встречался глазами. Мы недоверчиво смотрели друг на друга, но я старался улыбаться.
Кабинет Этингера я нашёл быстрее, чем предполагал. Постучавшись, зашёл.
— А, здравствуй, здравствуй, помню. Садись, — улыбаясь, сказал Этингер, оказавшийся весьма преклонных лет седым стариком.
— Что там с док… — моя речь перекрывается громким кашлем Этингера, он резко встаёт, хватает меня за локоть и выводит из кабинета.
— Ты что, спятил!? Здесь всё прослушивается! — кричащим шёпотом он, раскрасневшись, говорит мне.
Я всё понял. Мы зашли обратно.
— Да, вы правильно подметили, как же я мог забыть свой портфель снаружи! — начал я диалог.
— С кем не бывает…
— Я подготовил, как меня и попросили, научный доклад о влиянии перечисленных веществ из списка товарища Бельмана. По общим показателям выявлено только шесть потенциально опасных. Изучить их влияние полностью не удалось: нам не дали права на допуск к дальнейшим исследованиям.
— Это уже теперь не ваша забота, — заговорил он, потирая рукой седую щетину, — я позабочусь о том, чтобы данная информация дошла до главного университета.
— Бельман лично приедет по распоряжению верхушки, чтобы согласовать созыв членов совета. Он его и возглавит. Дальше многое зависит от него. Университетские люди не играют никакой роли.
Этингер нахмурился и стал тереть брови. Я понял: Бельман ставил палки в колёса.
— Ну, так что? — заговорил я снова после минутного молчания.
— Вот бумаги, почитай, тут всё написано, — Этингер протянул мне лист и тяжело выдохнул.
Я взял его и, кивнув на прощание, вышел.
Там были написаны некоторые сведения, которые мне нужны до следующего визита. А также прилагалась инструкция из одиннадцати пунктов, которую я внимательно изучил, прежде чем двинуться дальше.
Проходящие люди странно на меня косились, будто бы я делал что-то незаконное — читал. Но так оно и было.
Наша встреча должна была повториться вновь. Я только думал о том, как бы я мог с нужной документацией и веществами покинуть страну, подобно беглецу.
Мне надо было понять то, как стали бы действовать люди, которым предстоит это сделать. Хочешь хоть как-то контролировать ситуацию — попробуй её предугадать.
Прочитав инструкцию, я обнаружил сзади приклеенный лист с пропуском, который нужен только для непарадного выхода. Последний пункт гласил: «Оторви пропуск и выйди из заднего выхода. Бумагу выкинь».
Всё оказалось предельно просто: мне оставалось забрать поддельные документы на двух человек в квартире на Набережной.
Я вышел на улицу, и меня пронзил тяжёлый московский воздух. Шумела дорога, и кричали птицы. Люди радовались жизни: всё у них было хорошо.
Одно лишь мучило часть людей: им хотелось жить лучше, чем есть сейчас. Эта насущная проблема ставила под угрозу всё их существование. В попытках сделать лучше они делают только хуже или вовсе погибают.
Мне давно известно это слащавое настроение, когда идёшь спокойный по улице, улыбаешься, одним словом, живёшь. И всё же внутренне хочется чего-то большего.
Каждый, кто был в этой сети, мечтал о большем и лучшем. Ни у кого не было семьи, у некоторых не было даже своего дома: они жили по гостиницам и стабильно, как минимум раз в год, меняли документы. Ни о какой прописке не было и речи. Поначалу они с трудом не угождали за решётку, а потом привыкли. Я называю их бе́лками, а такую жизнь — колесом.
Чужеродность их жизни не позволяет им стать ни своими, ни нашими. Каждый сам за себя.
Я шёл до Набережной, по привычке оглядываясь по сторонам. Идти мне было минут двадцать, заходить в метро я не стал: лишние встречи мне ни к чему.
Дверь в квартирку выглядела так себе, как и полагалось: жилище истинного московского жителя. Войдя внутрь, я убедился: это самая натуральная квартирка. Всюду царил беспорядок. Я в уме посчитал, сколько лет назад ушли монголы. Прилично давно.
В беспорядке наступил кошке на хвост, она истошно завопила и, оскалившись, вцепилась в мою штанину.
— Сволочь! — крикнул я и пнул кошку ногой. Она кубарем укатилась в другую комнату.
«Не к добру», — подумал я.
Ко мне вышел очкастый дед лет восьмидесяти. Эта картина смутила меня — я искривил губы. Подумал: туда ли я попал…
— Документы готовы! — с неправильным ударением и вологодским говором сказал мне седовласый.
— Отлично, — я протянул ему сто рублей и забрал два паспорта.
Говорить нам было не о чем. Я шугнул кошку, которая заняла своё место у двери, и вышел.
В подъезде около окна я осмотрел документы: одни были на Этингера, другие были на человека, которого я не знал.
Французское посольство удивится, что их паспорта подделывают как вчерашнюю газету. Легко и просто!
Людей, причастных к этому делу, было куда больше, чем два пособника. Все они мечтали о жизни за границей, мечтали «победить систему» и вырваться «из-под купола», как они называли страну.
Я добрался до первой попавшейся столовой и зашёл внутрь. В нос попал запах пирогов и мяса. Это было то странное сочетание продуктов, которого я понять не мог.
Сел за высокий стол и смотрел на зелёные стены, думая о паспортах, которые лежали у меня в портфеле. Ко мне подошла женщина:
— Вам чего?
— Принеси пирог с яйцом и чашку кофе.
Через пять минут мне принесли. Я понюхал пирог и выпил кофе, после чего немного откусил с середины и, оставив недоеденную булку, ушёл.
Столовская еда никогда не производила на меня впечатления. Можно было только выпить и забыть.
Я набрал номер в телефонной будке. Голос, отозвавшийся внутри, громко и хрипло кашлянул, выдохнув, сказал:
— Слушаю-с…
— Документы на руках. Скоро буду.
Трубку я повесил сразу же, как было сказано. Звонки меньше пятнадцати секунд не прослушиваются. И Этингеру это было известно.
Тут же я набрал следующий номер. За будкой скопилась очередь.
— Григорий Михайлович, всё готово, я позвонил Этингеру, документы у меня, по ходу дела я сообщу вам о своём местонахождении. Я сейчас на Садовой, сижу на лавочке с газетой. Жду человека.
Повесив трубку, я вышел. Мужчина, который стоял первым в очереди, окинул меня свирепым взглядом, будто я злостный правонарушитель.
Купив свежий номер «Правды», я сел на лавку и ждал. Солнце понемногу меняло свой градус в обратном направлении, напоминая о скором завершении дня.
Паршиво читать номер «Правды» после дешёвого кофе и полупустого пирога с яйцом. На моё счастье, рядом сел человек и спросил:
— Уже читали статью про Ленина?
— Два раза! — ответил я, и мы пожали друг другу руки. Это была фраза для проверки.
— Как там положение дел? — спросил я.
— Неважное. Надо ждать. Взять всех вряд ли получится.
— Лишь бы выйти на главного, вот он лежит у меня, — я хлопнул по карману, куда переложил два паспорта.
— Все они как одно… Не спугнуть бы раньше времени. Подделка качественная?
— Лучше некуда! Старик делал, лет восьмидесяти. Фотографию ровно наклеил, остальное неважно! — я засмеялся. Мой собеседник тоже.
— Ладно, — сказал он мне, продолжая посмеиваться.
С полминуты мы молчали. Я сказал:
— Я иду к Этингеру, будь около здания.
Мой собеседник кивнул, и я направился к остановке, поправляя пальто.
Автобус, подъезжая, въехал в лужу и обрызгал меня.
— Чёрт бы тебя побрал! — крикнул я и сел в автобус.
Подал кондуктору мелочь и со злобой кинул:
— Сдачи не надо.
Женщина с сумкой пожала плечами и ушла.
Я опустился на сиденье и стал разглядывать своё пальто и штаны, которые были забрызганы грязью. Кое-как оттерев всё это платком, я ехал дальше, теребя перчатки в кармане. Немного нервничал.
Остановки проносились мимо меня, люди выходили и заходили, автобус под конец совсем опустел, и в нём осталось человек пять.
Городская суета мне напоминала муравейник. Каждый шёл по своему маршруту, по своему делу. У каждого есть своя задача и в конечном счёте цель. Вопрос лишь в том какая.
Люди садились в автобус, ехали куда-то, выходили и шли дальше, будто заколдованные. И сам я делал то же самое. Такая она — система.
Останется только понять: всё ли делается осознанно? Наверное, нет. И чем больше человек осознаёт в своей жизни, тем успешнее он. Но счастливее ли? Не всегда…
Теперь и я вышел. Отстоял очередь и стал подниматься к Этингеру. У него был человек, поэтому я стал ждать на стуле около входа, проверяя рукой документы.
С виду это был успешный человек, знающий своё место в этой системе. Государство дало ему хорошую квартиру в достаточно тихом районе, он имел доступ к более качественным продуктам и вещам, которые были недоступны простым рабочим. Кажется, всё складывалось хорошо, но было одно «но»: он терпеть не мог государство, в котором жил. И ничего с этой ненавистью сделать было нельзя.
Вскоре к ненависти присоединилась тяга к «лучшему», которого, как он считал, был достоин.
Уехать из страны с важными документами и тем самым обеспечить себе хорошую жизнь и надёжную защиту было для него единственным вариантом, который он рассматривал.
Человек вышел из кабинета, и я зашёл.
— Здесь всё, что нужно, — я достал свёрток с паспортами и положил к нему на стол.
Этингер дрожащими пальцами развернул ткань и жадными глазами посмотрел на только что сделанные документы.
— Прекрасно, — с той же дрожью в голосе ответил он мне.
Посмотрев на часы, Этингер сказал:
— Пятнадцать сорок, можно уже и идти, — появилась ухмылка на его лице.
— Хорошо, конечно.
Мой человек ждал нас на лавочке неподалёку, читая номер «Правды», который я отдал ему перед уходом.
Этингер стал надевать своё толстое чёрное пальто, уже начиная превращаться в господина вместо товарища. Натянул перчатки, сунул документы во внутренний карман и вышел из кабинета, ехидно улыбаясь:
— Ну, с Богом!
В Бога он, конечно, не верил, из-за чего эта фраза получилась гораздо абсурднее, чем могла бы быть.
Когда спускались вниз, нам попался его секретарь.
— А куда это вы, товарищ? — надменным тоном спросила женщина, держа толстыми и длинными пальцами кучу бумаг.
— Так это… — запинаясь, говорил Этингер, — рабочий день-то почти закончился… Домой пошёл! — по нему было видно, что он нервничал.
— Ну ладно, ключик оставьте на вахте, мне ещё надо будет зайти в ваш кабинет.
Он кивнул и, громко затопав сапогами, пошёл быстрей меня.
— Вперёд паровоза не уйдёшь, — сказал я сам себе.
На вахту ключ он почти кинул: так он сильно суетился, и движения его были похожи на движения собачки. Ежесекундно он грыз свою губу и смотрел на часы, постоянно оборачиваясь. Я же на него только внутренне улыбался: до того смешон он был.
Мы вышли. Я увидел человека с газетой, мы обменялись взглядами, и он всё понял.
Этингер решил зайти в свою квартиру, там у него остались важные вещи, которые он не мог взять с собой раньше.
Квартира его была недалеко, и поэтому мы пошли пешком. Постепенно, пока мы шли, я выведал у него ценную для себя информацию. Узнал, что их было восемь человек, где ждать их лидера и самое главное — во сколько отлёт.
Старик постоянно оборачивался, и это меня напрягало. Но главное я решил: он больше мне не нужен. Всё, что надо было, я уже узнал. Только его жизнь и личное присутствие гарантировало мне наиболее твёрдую позицию среди тех людей.
С Бельманом он успел решить вопрос, и всё, что он затребовал, сотрудник научного центра ему передаст под предлогом дальнейших исследований.
Дул ветер, обрывая листья на деревьях. Этингер держал свою шляпу и оглядывался. В этот раз он долго не поворачивал голову обратно.
Я заметил, что мы шли совсем не там, где находилась его квартира. Но мой человек этого не знал и продолжал идти. Этингер заподозрил что-то неладное и стал суетиться ещё больше. И вот, повернув в последний раз налево, он увидел, как из-за угла вышел среди других людей мой человек. Этингер остановился.
Я понял, к чему идёт дело, и хотел уже было схватить его, как из внутреннего кармана пальто он достал револьвер и крикнул мне, отбегая:
— Ты что, меня сдать решил!?
Люди, увидев оружие, забегали как мыши, одна женщина вскрикнула.
Я сделал два шага назад. Этингер, направляя на меня револьвер, стал отдаляться в сторону подъездов.
Дав ему уйти на дистанцию, с которой он точно не попадёт в меня, я последовал за ним. Он скрылся в подъезде, тем самым попав в западню.
Ко мне подошёл человек:
— Что делать будем?
— Да не знаю! — проревел ему я, сжимая от ярости кулаки.
— Надо за ним идти, ему уже не уйти.
Я достал свой пистолет и, махнув им, дал понять, что мы идём туда.
Зайдя в подъезд, мы услышали, как Этингер кричал:
— Пристрелю!
— Сдавайся, всё равно не выйдешь отсюда, — снизу крикнул ему я.
Показав рукой жест, я двинулся вперёд. Вбежав по лестнице, я увидел изнеможённого Этингера, который хрипел, задыхаясь. Лицо его было красным. Он сидел, прижавшись к стене и, увидев меня, выстрелил от страха себе в живот.
Я отобрал у него револьвер и прижал его руками рану на животе, чтобы не испачкать себя кровью. Пуля осталась внутри его тела. Оставив с ним моего человека, я должен был идти на встречу. Достав из кармана Этингера нужный паспорт, я ушёл. Иначе всё накроется.
Добравшись до аэропорта, я стал ждать. Международные рейсы были крайне редкими и летали в основном по специальным распоряжениям.
Летел один такой, на двадцать пять мест. Стало быть, восемь из них были нашими. Этингер был девятым.
На углу сидели люди, по всей видимости, мои. Сверив фото в паспорте с ними, я узнал нужного мне человека. Стараясь держаться ровно и уверенно, я подошёл к нему:
— Здравствуй, я от Этингера!
— А сам он где?
— Увы, не смог.
— Уж не ты ли ему помог? — смеясь, ответил мне человек в синем пиджаке.
Я пожал плечами.
— Ну ладно, чёрт с ним! Документы здесь?
— Держи, — я передал ему его новый паспорт.
— Замечательно! Через сорок минут вылет, посиди вон там.
Я сел. И стал думать, сколько их будет по итогу. Стоявшие рядом с ним люди сменились несколько раз, и я понял одно: это были не они.
Стал бы он так рисковать, раскрывая всех? Этот вариант теперь точно отпадает. Остаётся ждать посадки.
Я сказал ему, что отойду, а сам пошёл в телефонную будку сделать звонок. Как только зашёл в неё и стал набирать номер, то увидел за собой человека. Мне пришлось провернуть один номер:
— Алло? Алло? Вас не слышно! — и я повесил трубку.
Так рисковать было нельзя.
Теперь уже все мне казались подозрительными. Этингер успел мне сказать, что среди них будет одна женщина. Гадать бессмысленно.
Сорок минут прошли незаметно. Началась посадка, самолёт выкатили на полосу. Я нервничал, потому что не знал, в курсе ли о таких событиях начальство. Моих усилий не хватит, чтобы задержать семь человек.
Я подошёл к Павлову — такая фамилия была в паспорте — и спросил:
— Ну что, садимся?
— Садимся.
Я пошёл за ним, вместе с нами зашли ещё несколько человек. Самолёт был почти целым, оставались свободными совсем немного мест. Понять, кто есть кто, не представлялось возможным.
Очевидно лишь то, что некоторых направляли в командировку за границу.
Самолёт не двигался, двери закрылись, внутри царила напряжённая обстановка. Кто-то покашливал.
Распахивается дверь из кабины пилота, и оттуда выбегают несколько человек с автоматами. После я узнал, что их было шесть.
— На пол! На пол! — повторял голос. И многие кинулись на пол. Некоторых кинули насильно.
Всех связали, и меня в том числе. Я подтвердил свою личность, и меня увели в другом направлении.
— Вот и поймали всех! Пора было закончить с этим. Хорошая работа. Климов меня предупредил о том, что ты здесь и Этингер ранен. Его увезли в больницу, — сказал мне человек в форме.
Я только через силу улыбнулся ему и сел на лавку.
Нескольких людей всё-таки нашли, у них не было достаточных оснований для перелёта. Так их и определили.
— Внедрение прошло успешно, моя благодарность, — говорил мне всё тот же человек.
Я лишь только напряжённо кивнул и, отпив немного из металлической фляги, вышел из кабинета. Люди, сидящие за стенкой, перестали быть товарищами, так и не став господами.
