12 лет, д. Кузнечиха,
Ярославский район
Подарок
– Сколько мне осталось? – почти шёпотом спросил Хёнджин, теребя пуговицу своего нового коричневого кардигана, который два дня назад приобрёл со скидкой пятьдесят процентов. – Сколько? – повторил он, думая, что его не расслышали.
– Зачем Вы так, молодой человек? – ответил вопросом на вопрос его лечащий врач. – Поверьте: с этим живут, и достаточно долго. Конечно же, при должном лечении, соблюдении режима и диеты, и главное – дождаться донора. Я подготовлю все документы и включу вас в очередь на операцию. Не гарантирую, что это произойдёт в ближайшие месяцы, но вы молодой, берегите себя и соблюдайте всё, что я вам назначу, – доктор снова посмотрел на Хёнджина, – поймите, теперь всё будет зависеть от вас. Я же, со своей стороны, постараюсь как можно скорее найти донора. А Вы просто подождите. Главное – верить и ждать.
– Главное – ждать, – повторил парень, – главное – найти своё сердце.
После очередной ссоры с матерью Хван собрал в чемодан самое необходимое и, хлопнув дверью, ушёл в ночную темноту. Он нашёл тихое место, снял небольшой домик с открытым двориком и стать ждать. Хёнджин всегда любил зиму. И больше всего Рождество. Украшенные огоньками гирлянд дома и деревья, снег…
Он выходил на улицу, чтобы перед сном ещё подышать зимней прохладой. Дворик был ограждён лишь низким забором, за которым находились две невысокие, но очень пушистые ёлочки, украшенные гирляндами. Это стало правилом хорошего сна: он выходил во двор, чтобы посмотреть на небо. Так и сегодня Хван надел куртку и вышел на улицу.
– Что ты там ищешь? – раздался голос рядом, разбивая эту зимнюю тишину. Хёнджин даже подскочил на месте от неожиданности.
– Звёзды, – неуверенно ответил он своему неожиданно возникшему собеседнику.
– Но их там нет и никогда не бывает, – ответила девушка. Она была невысокого роста, ниже его самого. На ней была белая куртка. Синий шарф намотан на скорую руку вокруг шеи, а из-под шапки торчали белые волосы. На щеках и курносом носике созвездиями были разбросаны веснушки. Если верить в любовь с первого взгляда, то это была она. Хёнджин так и остался стоять, прикованный к этой галактике на лице незнакомки.
– Конечно же, их там нет, ведь всё украла ты…
– Красиво, – отметила незнакомка, всматриваясь в лицо Хвана.
– Что красиво?
– Твоё сравнение. Обычно людям не нравится, когда их лицо усыпано веснушками, и я не исключение. Но с этого момента я буду ценить свои «звёзды» на лице, – ответила она и рассмеялась, а сердце Хёнджина пропустило несколько сильных ударов. Этот смех успокаивал и наполнял тело от кончиков пальцев до самой макушки приятным теплом.
– Кстати, меня зовут Йеджи. Хван – Йеджи. Рада встрече.
Девушка сняла перчатку с руки и протянула Хвану. Ручка девушки была совсем детской по сравнению с его ладонью, мягкой.
– Хёнджин. Хван Хёнджин…
Несколько секунд они просто изучали черты лица друг друга, не в силах разомкнуть ладони, заключённые в рукопожатии. Йеджи убрала руку первой.
– Ты переехал сюда недавно? Вижу тебя порой во дворе, когда иду с работы, – сказала девушка.
– Да, я часто, точнее, каждый вечер выхожу сюда, чтобы посмотреть на звёзды.
–Зря, их здесь почти не бывает. Они гаснут в огнях города. Сколько помню себя, небо здесь всегда чёрное, ни огонька. Но я знаю одно место. Когда была маленькой, часто ходила туда с мамой. Оттуда открывается красивый вид, небо будто на ладони, и звёзды видны.
– Я хотел бы побывать в том месте, где видно звёзды, – тихо проговорил Хёнджин, боясь, что его слова воспримут навязчиво.
– Если будет время, то обязательно сходим. А теперь я должна идти: меня дома ждёт мама. И так задержалась на работе. Спокойной ночи, Хёнджин, который Хван, – и Йеджи скрылась за углом соседнего дома.
Хёнджин ещё пару минут не сводил глаз с улицы, где только что растворился силуэт его новой знакомой. Сегодня он точно не сможет уснуть – из-за созвездия веснушек на лице Йеджи.
Утро Хёнджина в этот раз началось куда раньше обычного. Обычно ему не нужно было вставать рано, чтобы спешить на работу в офис. Его работа дизайнера интерьеров позволяла всё делать дома, изредка выезжать на встречи с заказчиками и замеры помещений. Сегодня он вовсе не планировал выбираться из-под одеяла раньше двенадцати дня. Но его разбудил звонок в дверь, а потом ещё один, и ещё.
Уже раздражённый, он уселся на кровать. За окнами бело: всё замело снегом. Две его пушистые ёлочки почти утонули в снегу, только верхушки торчат из сугробов.
Он спустился вниз и открыл дверь. Каково же было его удивление, когда на пороге он увидел её. Йеджи стояла перед ним всё в той же куртке и синем шарфе. Она широко улыбалась, держа в руках коробку.
– Доброе утро, соня! Впустишь? На улице холодно, а я тут уже торчу столько времени.
– Да, конечно, проходи, – опомнившись, ответил Хёнджин.
Прежде чем пройти внутрь, Йеджи свободной рукой стряхнула с куртки снег. Войдя в дом и прикрыв за собой дверь, всё так же улыбаясь, она вручила коробку Хвану.
– Тут печенье, я сама испекла.
– Разувайся и проходи на кухню, я пока поставлю чайник.
Хван поспешил на кухню. Йеджи появилась на пороге кухни через пару минут.
– А почему печенье не достал?
Дом наполнил приятный запах корицы и апельсина. Девушка аккуратно переложила печенье на тарелку. Джини достал с полки кружки и заварил чай.
– О чём думаешь? – спросила Йеджи. – Снова о звёздах?
– Нет, совсем не о них.
– Когда ты свободен? – спросила Джи, грея свои ладошки о чашку.
– Ты хочешь пригласить меня смотреть на звёзды.
– Да, я же обещала. Я посмотрела прогноз погоды, и через два дня метель закончится, так что можем рассчитывать на вечер пятницы. Как тебе?
– Подходит.
Йеджи, допив свою кружку чая, стала подниматься из-за стола.
– Ты уже уходишь? – растерялся Хван.
– Да, мне пора на работу.
– А, да, работа. А где ты работаешь?
– Я работаю волонтёром. Сегодня дежурю до десяти вечера в приюте, – ответила она. – Я должна идти, а то опоздаю. В такую погоду сложно вовремя добраться. Увидимся в пятницу, Хёнджин.
Днём принесло Минхо – старшего брата Хвана, успешного адвоката, гордость семьи. Мать всегда ставила его в пример младшему и никак не могла понять, почему Джин вырос таким неправильным. «Мать прислала», – подумал Хван.
– Я не поеду, – сразу заявил он брату.
– Если бы ты только знал, как вы меня достали оба! Это так сложно? Я не понимаю тебя, Джи, что происходит? Ты ведь не был таким? – Минхо бросил сумку на пол и прислонился спиной к стене.
– А ты помнишь, каким я был? Я вот нет… Минхо, я не поеду. Маме уже нужно, наконец, перестать так меня опекать.
– Мне надоели ваши ссоры. После того, как ты ушёл из дома, она звонит мне. Тебе так сложно ответить ей самому? – Хо поднял взгляд на брата.
– Я устал слушать её бред. Я устал быть должным. И каждый раз она говорит мне об этом! Лучше бы я умер в то Рождество! – Хенджин оторвался от стены и пошёл прочь из прихожей. Минхо остановил его.
– Сейчас я говорю серьёзно. Ты придёшь семнадцатого в клинику на плановый осмотр.
– Ну, хорошо, хорошо.
– И девятнадцатого мы ужинаем всей семьёй, надеюсь, ты не забыл?
– Девятнадцатого? Ах, да. Не волнуйся, я приду.
– Семейка неадекватов, – бросил на прощание брат и хлопнул дверью.
Хёнджин устало потёр глаза. Спать уже не хотелось. Он сел за рабочий стол, открыл ноутбук и стал делать чертёж. Очередная ссора с братом не выходила из головы, и работа не шла совершенно.
Утро пятницы порадовало ясной погодой: на небе не было ни облачка. Хёнджин стоял возле окна с кружкой кофе и улыбался сам себе. Он был счастлив, что прогноз оправдался и сегодня они с Йеджи смогут увидеть звёзды. Допив кофе, он надел пальто, натянул шапку и обвязал горло шарфом. Ещё раз взглянул на себя в зеркало в прихожей, накинул сумку на плечо и вышел из дома.
Глаза приятно слепил солнечный свет, отражавшийся от снега, которым было усыпано всё вокруг. Вскоре из-за поворота появился нужный автобус. Сев в него, он достал наушники. Он любил поездки на автобусе, так же как прогулки пешком. И его сердце грела мысль о том, что вечером он увидит Йеджи. Автобус свернул к клинике. Мать дожидалась его в фойе.
– Здравствуйте, госпожа Хван. Здравствуйте, Хёнджин, – поприветствовал их врач, как только они вошли в кабинет. – Проходите, я ждал вас. Ну, как дела, Хёнджин?
– Всё в порядке, – ответил Джини и опустил взгляд на маленькую ёлочку-сувенир, что стояла на столе.
– Приём лекарств не пропускаете?
– Нет, конечно!
– Что насчёт питания? Соблюдаете диету?
– Ем всё самое полезное.
– Нагрузки?
– Утром пробежка, хожу по возможности…
– Хёнджин, поймите, всё это не шутки. Все эти предписания не просто так. Несоблюдение опасно для вас, для вашего сердца.
– Я знаю, доктор.
Выйдя из кабинета, Хван сухо попрощался с матерью. Его теперь занимала только предстоящая встреча с Йеджи.
Девушка не опоздала.
– Пошли, Хёнджин, я покажу тебе звёзды, я ведь обещала.
– Я сейчас смотрю на них, – ответил Хёнджин, утопая взглядом в веснушках на щеках Джи.
– Идём, у меня не так много времени.
Это был заснеженный садик на холме за домами. Все деревья в нём были украшены гирляндами, а среди них располагались скамейки.
Йеджи потянула Хёнджина к скамейке, они сели.
– Теперь смотри, – сказала Джи.
Его восхищению не было предела. Перед ним, казалось, была целая вселенная. Вечернее небо было усеяно звёздами.
– Это прекрасно, – заключил Хёнджин, глядя на космос, который, в свою очередь, смотрел на него.
– Они менее прекрасны, чем твои, – Хёнджин перевёл взгляд на лицо Йеджи.
Так они просидели до самой ночи.
Девятнадцатого Хёнджин пришёл на семейный ужин.
– Почему нельзя было прийти вовремя, Хёнджин! – начала причитать мать, впуская сына в дом. – Почему ты такой неисправимый!
Мать приняла из рук сына пальто, повесила на крючок и, всё так же бубня себе под нос, проследовала в гостиную. Хван снял обувь и прошёл за ней. Там, за столом, его уже ждали брат и отец. Казалось, рад ему был только последний.
Отец уже потягивал вино из бокала, и явно это был не первый, судя по цвету его лица. Минхо же сидел рядом, положив руки на стол по обе стороны тарелки. Он огорчённо посмотрел на брата, появившегося на пороге гостиной с таким опозданием.
– Быстрее садись! – скомандовала мать, усаживаясь за стол. Хёнджин молча прошёл и сел рядом.
– Ну что, все в сборе. Отец, налей всем вина, – сказала мать. Потом она обратилась к старшему сыну: – Я так рада за тебя, сынок, рада твоим успехам. Ты наша гордость!
Она взяла в руку бокал. Хван, не поднимая взгляд, сверлил пустую тарелку, стоявшую перед ним.
– Мне ты таких слов не говорила, – тихо сказал он.
– Ты когда-нибудь можешь просто порадоваться за меня, Хёнджин! – кинул Минхо.
– Я это и делаю, разве ты не видишь?
– Прекратите же, – махнула рукой мать, – оставьте свои разборки за пределами нашего дома.
– Ты невыносимый, Хёнджин, – уже закипая, продолжал старший брат.
– Минхо, не стоит, не начинай, он ведь болен, – спокойным голосом попросил его отец.
– Болен?! Ах, да, я и забыл! Всё, что вы делаете, – это носитесь с ним по больницам. Сколько можно! – уже крича, продолжил Минхо. – Он плевать хотел на вашу заботу о нём.
– Минхо, ты же знаешь, что я всегда горжусь тобой, – начала оправдываться мать.
– Мне не нужна твоя гордость! Мне нужна мать, которая способна просто позвонить и спросить, как мои дела, как я себя чувствую и что интересного было за день! А мне же каждый раз нужно заслуживать твоё внимание какими-то достижениями. А знаешь ли ты, что я вообще ненавижу адвокатуру? – уже краснея, не успокаивался старший брат.
Отец сидел с поникшим взглядом. Он понимал своего сына, как никто другой. Всю жизнь его жене нужны были только его достижения.
– А ты? – ткнул пальцем Минхо в сторону брата, сидящего напротив. – Мать ходит вокруг тебя, Джини то, Джини это. И какая твоя благодарность? Никакой! Из месяца в месяц никаких планов на жизнь! Где твои идеи, которыми ты так хвастался перед всеми?
– Вот и поужинали, – заключил отец, допил бокал и ушёл в свою комнату.
Хёнджин последовал его примеру и тоже вышел из-за стола. Оделся и, не прощаясь, ушёл из дома, в который раз обещая больше не возвращаться.
– Нужно купить не снотворные, а успокоительные, – заключила мать.
Возвращаясь домой пешком и прокручивая в голове всё то, что произошло за столом, Хёнджин винил себя за каждое слово, произнесённое брату. Если рассматривать всю его жизнь с пелёнок и до настоящего момента, Минхо всегда помогал ему. Да, он совершенно не умел выражать свои чувства по отношению к младшему брату, да и вообще к дорогим ему людям, но сердце у него было доброе. И в тот вечер он был благодарен Минхо, что они наконец-то поговорили по душам. Да только это было раньше того злополучного Рождества. А потом всё изменилось.
Хёнджин медленно вышагивал по заснеженной тропинке, ведущей к его дому. Ссора тяжело давила грудь. Подняв взгляд к небу, он не увидел ничего, кроме темноты, ни одного огонька. Конечно же, откуда им там взяться, когда небо затянуло тучами и из него посыпались крупные хлопья снега. Снег, несомненно, радовал и успокаивал. Опустив голову, он увидел стоящую рядом с его домом Йеджи.
Джи топталась под уличным фонарём, задрав голову вверх, подставляя лицо падающим снежинкам. Снова в своей белой куртке, шапке на затылке и синем шарфе. Самый родной человек среди людей в этом городе, в этой вселенной. Хёнджин побежал к ней навстречу и, не говоря ни слова, обнял, прижимая крепко к себе. Настолько близко, насколько позволяла тёплая одежда. Йеджи тут же ответила на объятия. Тепло и спокойно.
– Я ждала тебя, – сказала Йеджи.
– Зайдёшь?
– Зайду, – не раздумывая ответила Джи.
И вот они сидят в гостиной Хвана. Полумрак, только свет от гирлянд, которые Хёнджин развесил буквально вчера. Он украсил камин еловыми ветками и шарами, а диван, на котором они сидели, застелил бордовым пледом и набросал на него множество подушечек. До Рождества оставалось не так много дней, поэтому он уже готовился к нему, понемногу создавая атмосферу предстоящего праздника.
Они сидели молча. Йеджи начала первой.
– Что-то случилось? Ты сам не свой!
– Нет, всё в порядке, – тихо ответил Джини.
– Хотя, возможно, наоборот: ты сейчас такой, какой есть на самом деле.
Хёнджин смотрел внимательно в глаза Джи и впервые за долгие дни дал волю своим чувствам, и по щекам потекли слёзы.
– Джи, всё перепуталось. Всё. Не вокруг, здесь, – указал он рукой на голову. – Я не люблю говорить об этом, но… в прошлом году я сильно заболел, проблемы с сердцем. А потом в канун Рождества у меня случился приступ и… Мне сделали пересадку, а моё сердце, я не знаю, где оно, выбросили. Я потерял себя, понимаешь. Мне кажется, я стал пустым, будто забрали самое ценное. И я не понимаю теперь, кто я? Раньше у меня были цели, желания, а теперь… Я просыпаюсь утром, и мне страшно, мне каждый день страшно. Но я даже не знаю отчего. Я будто исчезаю… – уже не сдерживая слёз, открыл свою душу Хван.
Йеджи придвинулась ближе и обняла его. Здесь нечего было добавить. Хёнджин открыл ей всё, что таилось в его душе.
– И я всё порчу, Джи, всё, – продолжил Джини, – сегодня я нагрубил брату, хотя не хотел. Я даже без очередной ссоры не могу общаться со своей матерью. Я будто каждый раз упрекаю её в том, что жив.
– А вы пробовали просто поговорить? – спросила Джи.
– Поговорить? – переспросил Хван.
– Да, поговорить, – продолжила Джи. – Знаю, возможно, это покажется наивным, но порой просто разговор помогает. Ведь вы родные люди.
–Раньше я писал, живопись помогала мне, но мама говорила, что это бесполезная трата времени и денег это не принесёт. Поэтому я поступил в архитектурный, а живопись забросил.
– Жаль, что забросил. Жизнь слишком коротка, поэтому нужно заниматься тем, что желает сердце. Необязательно ждать одобрения со стороны. Если это делает тебя счастливым, то всё остальное неважно.
– А ты? Почему ты стала работать волонтёром?
– Я люблю помогать людям. Это делает меня счастливой, правда. Мне нравится давать людям то, что в силах дать. И я стараюсь.
– У меня есть идея, – вдруг сказал Хван. Он встал, нашёл пластинку и опустил иглу на нужную дорожку. Дом заполнила мелодия.
Хёнджин подошёл к дивану и протянул руку Джи.
Йеджи улыбнулась и, вложив свою ладонь в его, поднялась. Ладонь Хёнджина сжала её маленькую ручку. И они пошли в такт музыке, медленно и плавно.
Канун Рождества. Хёнджин с нетерпением ждал этого дня. Конечно, он напоминал ему о событиях прошлого года, после которых его жизнь разделилась на «до» и «после». Но в этом году всё по-другому. Он всё ещё жив, здоров и наконец-то любим. Любим самым прекрасным человеком в этом огромном мире. Любим искренне, бескорыстно и навсегда. Так и есть – навсегда.
С самого утра Хёнджин хлопотал на кухне над праздничным столом. Он не был мастером готовки, но старался. Хван и не заметил, как на улице стемнело. Стрелки часов пробили пять часов вечера. Хёнджин украсил стол двумя длинными свечами и побежал в комнату переодеться и достать подарок, который он готовил последние два дня. Это был портрет его прекрасной Йеджи с самыми дорогими созвездиями из веснушек на её щеках.
Джини спустился вниз и положил картину под ёлку. Он ещё раз взглянул на часы и грустно вздохнул. Он решил, что будет здорово прогуляться. На улице было тепло, так как весь день шёл лёгкий снежок. Вскоре он медленно вышагивал мимо соседских домов. В окнах горел свет, а сквозь занавески виднелись силуэты обитателей. Вся улица горела огнями, ели во дворах мерцали праздничными украшениями. Хёнджину было тепло от всего, что он видел.
Повернув в сторону холмов, он увидел впереди силуэт невысокой женщины, которая медленно шла, ступая аккуратно, боясь поскользнуться. В руках она несла два больших пакета, явно тяжёлых. Хёнджин вспомнил слова Йеджи, что людям нужно дарить помощь, даже минимальную, незаметную. Поэтому он ускорил шаг и поравнялся с ней.
– Позвольте помочь вам!
Женщина посмотрела на него и нежно улыбнулась. Хван замер. Её черты были так схожи с чертами лица Йеджи, а на щеках виднелись веснушки. Конечно, они не были такими чёткими, может, потеряли свой цвет с возрастом. Ей было за пятьдесят, как смог на первый взгляд оценить Хван. Одета она была в недорогое пальто, на голове берет, а на шее синий шарф. Из-под головного убора выбивались седые пряди волос.
– Позволю. Я живу вон в том доме, – указала она на конец улицы. – Осталось вроде бы совсем немного, но признаюсь, что руки уже болят от этой тяжести, – заключила она, указывая на стоящие рядом пакеты с продуктами.
– Я помогу, всё равно вышел прогуляться, – любезно улыбнулся в ответ Хёнджин и, взяв оба пакета в руки, пошёл рядом.
Они шли десять минут. Женщина жаловалась на коммунальные службы, что не расчищают лёд на тротуарах, но тут же находила им оправдание. Затем рассказала, что с утра собралась печь печенье, но совсем не удостоверилась заранее о наличии в доме всех ингредиентов, поэтому пришлось идти в магазин. А там встретила знакомую и заговорилась, потеряв счёт времени. Хван слушал внимательно. Подойдя к дому и взяв пакеты из рук, она вдруг пригласила Хёнджина в гости.
– Не стесняйся, попьёшь чай с моим печеньем, согреешься заодно. Пусть это будет моя благодарность за помощь.
Хёнджин взглянул на часы, время ещё позволяло, поэтому он принял приглашение зайти на чай. Пройдя в дом, он почувствовал уже знакомый ему запах корицы и апельсина. Он снял верхнюю одежду и прошёл вперёд.
– Чувствуй себя как дома, – сказала женщина, а сама ушла хлопотать на кухню.
Хёнджин прошёл в гостиную, в которой стояла небольшая ёлка, на камине висел рождественский носок. Посреди комнаты стоял стол, покрытый тёмно-красной скатертью, а на нём, в самом центре, красовалось небольшое блюдо с печеньем, которое Хван уже видел ранее. Всё это казалось ему очень странным. Посмотрев на камин, он заметил стоящие на нём фотографии в рамках.
Хёнджин подошёл, внимательно всматриваясь в изображённые на них лица. И застыл. С одной из фотографий на него смотрела улыбающаяся Йеджи в своём оранжевом свитере и с коробкой в руках: с той самой, с которой она пришла в то снежное утро. Сильная боль прожгла его насквозь, но только он не понял причины её появления.
– Это моя дочь Йеджи. Она была прекрасной девочкой, – тихо сказала женщина. Хван повернул голову.
– Была? – пытаясь не выдать волнения, переспросил Хван.
– Да, была. Уже год прошёл. Моя девочка погибла в то Рождество, её сбила машина. Это последнее фото. В тот день она сказала, что идёт в гости к молодому человеку. Кажется, его звали Хёнджин. Она была так счастлива в тот вечер. Сама испекла печенье.
Поступив в институт, Йеджи не знала, что не сможет учиться. Ей совершенно там не нравилось. И всё, что она запомнила, так это юношу, который появился на пороге институтского кафе в компании двух друзей. Длинные каштановые волосы, коричневый кардиган и тёмные широкие брюки. В одной руке он держал тубус, а свободной поправлял свои волосы, убирая пряди за ухо. Он громко смеялся, да так сильно, что глаза превратились в щёлочки. Его глаза, губы, волосы, лёгкие плавные движения, смех – весь он лавиной обрушился на Йеджи, которая только и делала, что неотрывно смотрела на него.
Все последующие недели Йеджи просто наблюдала за ним издалека, не давая себя рассекретить. И с каждым днём чувства в её сердце становились сильнее. Узнав адрес, где он жил, она решила поговорить с ним. Оказалось, что жил Хван не так далеко от Йеджи: если идти пешком, весь путь займёт минут двадцать.
В то рождественское утро Джи проснулась рано, чтобы помочь маме с праздничным столом. В пять часов вечера Йеджи уже была готова идти. Поверх своего оранжевого свитера, в котором она собиралась вечером сесть за стол, натянула белую куртку, на голову шапку, а горло на скорую руку обмотала синим шарфом. Такой же был у её мамы, недавно они купили себе одинаковые. Положив бумажник с документами во внутренний карман куртки, Йеджи взяла в руки подарок и, заверив маму, что будет через полтора часа, вышла из дома.
Она бежала быстро, но аккуратно, чтобы не поскользнуться и не рассыпать своё только что приготовленное рождественское печенье.
И вот она уже видит дом Хвана. Остановилась через дорогу от него, восстанавливая дыхание. Потом увидела Хёнджина, который выбежал из дома в одном расстёгнутом пальто и что-то яростно закричал, захлапывая за собой дверь. Уже на улице Хёнджин прошёл пару шагов и упал на снег, схватившись за грудь. А дальше Джи уже ничего не видела из-за слёз: она лишь бежала сломя голову через дорогу на помощь, не замечая вылетевшую из-за поворота машину. Удар – и темнота.
Так их двоих и привезли в ближайшую больницу: Хвана с сердечным приступом на грани жизни и смерти, а Йеджи с картой донора в бумажнике, на которой было всего лишь два слова – «кровь и органы».
Хёнджин уже ничего не слышит вокруг, он не помнит, как оделся и вышел из дома матери Йеджи. Щёки жгли горячие слёзы, а сердце давила невыносимая боль.
Он быстро шёл в сторону холмов. Он знал, что там он найдёт её. Хван бежал отчаянно, пробираясь сквозь высокие сугробы вверх. Вот и сад, и скамья, на которой они сидели с Йеджи в первый раз, когда оказались тут вдвоём. Он остановился. На скамейке, спиной к нему, уже сидела она. Хёнджин подошёл, тихо присаживаясь рядом. Он уже и не пытался бороться со слезами, что потоками текли по его щекам.
– Прости меня, – тихо сказала Йеджи.
– За что?
– Кажется, мы не сможем отпраздновать Рождество вместе.
– Не говори так, – умолял Хван. Он схватил её руки, крепко сжимая их своими ладонями. – Ведь ты тут, ведь ты рядом? Ведь так?
– Нет, Хёнджин, меня нет уже как год, – ответила она, и в её глазах заблестели слёзы.
– Но ведь я вижу тебя, я чувствую тебя! Почему? – рыдал он.
А Йеджи молча, освободив руку, прижала ладонь к груди Хёнджина. Там бешено колотилось сердце. Его сердце.
– Не бросай меня…
– Джини, я и не брошу, я всегда буду рядом.
– Прости, прости меня, прости за то, что забрал твоё сердце, – повторял Хван.
– Тебе не за что просить прощения, Джини. Я отдала тебе своё сердце ещё задолго до того Рождества. Береги его, Джини.
– Не уходи, молю! – Хван схватил её за руки.
– Мне пора. Обещай, что обязательно будешь счастлив. А сейчас смотри на небо и не отрывай от него взгляд. Не хочу, чтобы ты видел, как я уйду.
И Хёнджин поднимает глаза к небу. Небо чёрное, и сегодня даже здесь не видно ни одной звезды. Глаза застилают слёзы, но он не отводит взгляд. Он сидит неподвижно, всматриваясь в темноту. И вдруг на чёрном полотне зажглась звезда.
– Йеджи … – прошептал Хёнджин.
Она стала для Хёнджина той самой звездой, которая будет светить ему и в снег, и в дождь, и утром, и ночью. Той звездой, которая всегда рядом как напоминание, что в мире есть та самая безграничная любовь.
