Суроегина Анастасия

17 лет, г. Ярославль
(шорт-лист)

«Четыре прощания»

Первое

-Мам, куда мы едем? — маленькая кудрявая девочка сидела на коленях у матери, уставившись на нее своими огромными наивными глазами.

— В другой город, милая,  — отвечала мать, сжимая трясущимися руками малютку и, словно загнанное в угол животное, бросала вокруг себя испуганные взгляды.

Ольга со своей дочерью уезжали прочь из города. Утром женщина получила сообщение от бывшего мужа о том, что нужно срочно уезжать, что сам он уже не успеет, но она должна, хотя бы ради Василисы. Владислав работал на правительство в одной из крупнейших организаций и был одним из первых, кто узнал о военном положении и разворачивающимся конфликте. Находиться в столице становилось все более опасным, но простые граждане ничего об этом не знали. Не знали ни о конфликте, ни о причинах, ни о творящемся на границах хаосе.

Потому в этот день Ольга приложила все усилия, чтобы им с Василисой покинуть город как можно скорее. Владислав помог ей с билетами, и женщина уже ехала на такси в аэропорт.

-А папа с нами поедет?  — со свойственной маленьким детям наивностью и непосредственностью продолжала девочка.

— Конечно, только он уже ждет нас там, в самолете,  — заметно дрожащим голосом успокаивала ее мать.

— На самолете?! Мы полетим на самолете! – восторженно восклицала девочка, хлопая ворохом густых черных ресниц на огромных лучистых глазах. Водитель даже чуть улыбнулся в зеркало заднего вида.

Они ехали почти час. Бетонные коробки, так сочетающиеся с хмурым московским небом, пролетали мимо, все реже задерживая на себе хоть чей-нибудь взгляд. Василиса спала на руках неспокойно оглядывающейся вокруг и мысленно подгонявшей и так мчавшее такси матери. Вид резко сменявшихся пролетающих мимо пейзажей в итоге усыпил и Ольгу.

Женщина проснулась от того, что перестала чувствовать движение. Она взглянула на дочь — та все еще мирно сопела у матери на руках, затем кинула взгляд в окно – сине-серые волны уходили в горизнт, смешиваясь с пепельно-серыми тучами, они стояли на мосту.

— Почему мы остановились?

— Пробка, извините, раньше, чем часа через два не тронемся, -спокойным, расслабленным тоном ответил водитель, привыкший к подобным ситуациям в столице.

— Два часа?! – вскрикнула Ольга противным почти плачущим голоском,  — У нас самолет через полтора, я не могу торчать здесь так долго!

— Женщина, успокойтесь, я что могу сделать? Мы в центре потока, -все так же расслаблено говорил таксист.

— Деньги вам за что платят?! Значит, надо было нормальным путем ехать, идиот! – закричала она.

— Мам, почему ты кричишь? – потирая заспанные глазки, проговорила Василиса в эту минуту так не похожая на свою мать.

— Все хорошо, солнышко, — еле сдерживаясь, отвечала Ольга, — нам нужно идти, малышка.

Ловко вытащив семилетнюю девочку из машины, Ольга вышла, хлопнув со всей силы дверью, и, взяв за руку ребенка, пошла вдоль дороги. Они шли минут пять, когда женщина остановилась и зарыдала. Ничего не понимающая Василиса от бессилия и невозможности чем-либо помочь обнимала мать за колени, пока та не опустилась на корточки, стиснув ребенка в объятьях.

Со всех сторон послышался грохот и откуда-то из-за горизонта начали валить клубы черно-пепельного дыма.

Василиса, уткнувшись личиком в плечо матери, даже не думала смотреть вокруг. Она сжалась словно испуганная зверюшка и говорила, закрыв глаза, словно так чувствовала себя в безопасности.

— Что это, мам?

— Это просто гроза, солнышко,  — отвечала Ольга, а по ее белым щекам скатывались соленые капли. Женщина понимала, что они уже не успеют спастись.

— Я боюсь грозы.

— Не бойся, она же там далеко.

— А почему мы вышли из машины? Это значит — мы не полетим на самолете в другой город?

— Нет, солнышко, не полетим,  — сдерживая дрожь в голосе, говорила Ольга, сильнее прижимая к себе дочь.

— А как же папа?

— Папа скоро приедет.

— А цирк? Мы пойдем все вместе в цирк?

— Обещаю тебе, как только вернемся домой, сразу же пойдем в цирк.

— Хорошо,  — улыбнувшись, ответила девочка, прижимаясь к маме.

Грохот становился все ближе и вскоре охватил все вокруг. В этом шуме Ольге на секунду показалось, что кто-то произнес ее имя, но здания и гром пасмурного неба снова загрохотали. В воздухе кружили клубы пыли и дыма от рухнувших зданий. Им оставалось стоять так, обнявшись, какие-то секунды – самые страшные секунды для матери и все такие же счастливые и беззаботные для маленькой девочки.

 

 Второе

— Дим, ты куда? – кричал в след уходившему коллеге сотрудник научно исследовательского центра.

Высокий статный мужчина с раздражением и злобой в глазах, казалось, сейчас обрушится всей своей огромной фигурой на меленького ученого, задавшего вопрос.

-Куда?! Я ухожу отсюда, ты видишь, мать твою, что мы сделали?! Я не хочу здесь оставаться, когда придут органы и будут орать  направо и налево, кто виноват, лишь бы спихнуть на кого-нибудь вину!- он буквально кричал, собираясь выйти из небольшого кабинета, но его коллега, ловко отведя Дмитрия от выхода и захлопнув дверь перед недоумевающими лицами сотрудников научного центра, ласковым тоном перебил мужчину.

— Ты зря беспокоишься, нам обещали неприкосновенность.

— Куда денутся их обещания, когда нужно будет преподнести народу козла отпущения?! В конце концов, Влад ушел и был прав, так почему я не могу?!

— Влад просто трусливый дурак. Послушай, — торопливо начал он полушепотом, тоном шпиона договаривающегося о встрече с секретным лицом, — Нам предлагают такие деньги,  не время отказываться,  — казалось, ученый на время завладел вниманием мужчины, но тот тут же отвел взгляд, презрительно хмыкнув.

— Как раз самое время.

— Брось, не каждый день такая сумма сваливается…- но худенький мужчина не успел договорить, как Дмитрий, обхватив его плечи своими огромными руками, начал трясти коллегу в ярости, практически рыча.

— Мне не нужны твои деньги, подавись ими, если хочешь! У меня есть семья, а то, что мы делаем, унесет тысячи жизней, и я не хочу больше в этом участвовать!

— Не поздновато ли ты одумался? – тихо, все еще дрожа и окидывая ошарашенным взглядом от такого приступа гнева фигуру Дмитрия, проговорил ученый.

Мужчина отпустил коллегу, бросив на того взгляд полный презрения и разочарования, и, резко развернувшись, пошел прочь.

— Подумай, ты поступаешь как кретин! – кричал в след Дмитрию ученый, держась за только что больно стиснутые плечи.

Мужчина выбежал на улицу и направился куда-то прямо, куда он не знал, знал лишь, что ему нужно было время подумать.

Дмитрий почти добрел до ближайшей станции метро, когда люди, неожиданно замершие, уставились в одном и то же направлении, а среди толпы прошел тихий, испуганный ропот. Вспышка. И вот словно сорвавшееся с цепи животное, люди ринулись к подземельям метро. В жуткой давке некоторые падали в обморок от нехватки воздуха и были затоптаны на месте сотней человеческих ног. Ученый стоял недалеко от входа в подземку, наблюдая то, как все человеческое испаряется с приходом опасности, и вот уже «когда-то люди» запуганными животными жмутся в угол.

«Они не успеют, и я уже не смогу…», — пролетело в голове  Дмитрия, и мужчина в последний раз поднял глаза к небу.

 

Третье

Алексей все еще не отошедший от шока стоял в кабинете, опираясь о стол и все еще глядя в след давно исчезнувшему за порогом Дмитрию. В распахнутой двери были видны рабочие места подчиненных и озадаченные и удивленные лица особо любопытных. Ученый тяжело вздохнул, утыкаясь лицом в тонкую костлявую ладонь, и, резко ударив стиснутым до беления костяшек кулаком по столу, обратил свое внимание в распахнутую дверь.

— Чего уставились?! Работаем, нечего тут разглядывать!

С яростью захлопнув дверь, Алексей развернулся и подошел к окну, подхватив по пути стоящую на столе фотографию. Почти двадцать лет назад, а будто вчера. Вот они молодые, веселые, им, кажется, по двадцать с небольшим, все трое — когда-то хорошие друзья, кто знал, что их дружбе суждено утонуть в атмосфере работы и вечного чувства неравенства и зависимости? А ведь на этом фото все и началось: в тот день они защитили свой первый проект, с которого пошла история их компании и всего этого дела, проект, с которого началась разруха и гниение. Каким омерзительным теперь показалось Алексею дело их жизни. Жаль, что до него это дошло так поздно. Ему было стыдно и мерзко, но более всего его раздражал тот факт, что и Влад, и Дмитрий поняли это раньше, не намного, но все же…

Алексей взглянул в окно. Темное, пасмурное небо, бушующая вода. Кругом люди, толпы людей, и все они осознали происходящее раньше него. На мосту выстроилась вереница машин, огромная пробка и кое-что еще… Тут фотография выпала у ученого из рук, он увидел ее стоящую там, на мосту, с маленькой девочкой. Это была Ольга – бывшая жена Влада, она училась на втором курсе, когда они выпускались, и оба друга положили на девушку глаз, но Влад снова опередил его. Опять.

Алексей снова отвлекся от своих воспоминаний и перевел взгляд на окно. Все вокруг грохотало, а мост со всей этой тонной машин, со всеми этими людьми, а главное с ней, казалось, вот-вот обрушится. Ученый открыл окно и прокричал ее имя так громко, как только мог, но кто услышал бы его в это время? Это было последнее, что он успел произнести в тот день.

 

Четвёртое

— Я слишком много натворил… Я знаю, это моя вина, её даже мысленно сбросить не на кого. Да я и не собирался…

— Убери шприц. Не оскверняй помещение. Для дверей церкви не существует списка разрешенных наркотиков, Влад, — на тихий шепот отозвался в проходе полуразрушенной стены  скрипучий с хрипотцой голос. Перед глазами молящегося мужчины предстал священник.

— Где вы видите двери? – сказал человек, стоящий на коленях перед иконой, и в небольшой реплике сквозь толстую стену тоски и разочарования послышалась нотка некой усмешки. Глаза его были влажными, и редкие крохотные соленые капли еще скатывались по его щекам. Секунду назад мужчина судорожно шептал образу свою исповедь. Голос его, как и рассудок, был сломлен и доносился из недр голосового аппарата с жуткими помехами и скрипом, словно это вещало поломанное старое радио годов этак восьмидесятых – девяностых.

-Тебя родители в детстве не учили, что колоться в освященных местах нехорошо, — голос священника становился настойчивее, хотя в нем все еще читались тоска и какая-то неописуемая жалость к сидевшему в полуразрушенной церкви человеку.

— Как-то не довелось… — пожав плечами, мужчина вздохнул и с выражением ненависти и беспредельного гнева на лице сжал в кулаке так и не использованный шприц и швырнул его в белую пробитую стену,  — а разница? Я мог бы умереть, находясь в мире, полном алкоголя, красивых женщин и бесплатных аквапарков, а теперь придется умирать, смотря на доску, покрытую темперой…

— Кому-то эта доска вселяет надежду, знаешь ли… — священник неторопливо подошел к Владу и сел рядом, поджав по-турецки ноги, чему никак не мешала истрепанная порванная ряса. Ему вообще уже ничего не мешало. Не мешало сидеть вот так на полу церкви, не мешало материться временами, не мешало начать разговор с этим давно знакомым человеком, как с другом, а не как с прихожанином, хоть и познакомились они только благодаря бывшей Владислава, притащившей его сюда когда-то причащаться, и, несмотря на то, что он  был настроен крайне скептически по этому поводу, все же пошел, чтобы не обидеть.

Батюшка тяжело вздохнул и устремил взгляд на образ. По правде говоря, батюшкой его было называть тяжело. На вид ему было лет сорок – сорок пять, не больше, телосложение крепкое, фигура вытянутая. Лицо хоть и было уже повержено морщинами, все же не казалось старым: правильные черты, крепкие скулы, небольшие, но бойкие ярко-синие  глаза, обрамленные практически невидимыми ресницами.

Он снял с головы клобук, немного помял его в руках, будто пытаясь найти смысл в этом предмете, а затем отправил его вслед за шприцем своего друга.

— Давно хотел так сделать. Дико неудобная вещь, — ответил на невысказанный вопрос священник и, выдержав небольшую паузу, решился, наконец, спросить, — может, объяснишь, что происходит? Как до этого дошло?

— Я что, на исповеди? – ответил мужчина и потупил взгляд.

— Если тебе так проще.

— А потом разрешишь прямо здесь застрелиться?

— Нет.

— Ну, ладно. Стоило попробовать,  — Владислав пожал плечами, задумался на мгновение, а затем пристально взглянул в глаза священнику, — а кольнуться напоследок? – священник мотнул головой, заставив мужчину тяжело вздохнуть.  — Думал, прокатит…, — еще раз вздохнув, он добавил, — какого черта я натворил?! Идиот…- Влад уткнулся в ладони, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями.

— Я тебя слушаю, сын мой.

— Вань, без этого давай. Давно знакомы все-таки, и я вроде один сюда пришел, да и смысл уже во всем этом?..

— Хорошо, но тебе все же стоит высказаться, время еще есть, а значит…

— Ничего это не значит! И нет никакого времени! Ты видишь, что я натворил?! – вспыхнув, закричал Влад.

— Успокойся. Я не вижу, что ТЫ натворил. Я вижу, что мы ВСЕ натворили. Тем более я не вижу ничего, кроме разрухи, вот и интересуюсь, в чем причина. И выговоришься, и любопытство мое утолишь.

— А, все-таки есть у вас корыстные цели, господин священнослужитель, – взглянув прищуренными глазами на Ивана, с ухмылкой произнес мужчина.

— Но на первом месте, естественно, спокойствие твоей души, — шутливо произнес батюшка.

— Куда там… Эх, ладно. Я в общем…, красноречие у меня хромает, короче…, — казалось, Владислав совершенно растерялся, теребя края рубашки, не находил, с чего начать и куда пристроить свой взгляд.

— Не страшно, ты не оратором нанимаешься, а другу душу изливаешь, — строго проворчал Иван.

— Ладно, в общем, я работал в Москве, в крупном научном центре, когда кое-что случилось… Мы продвигали новый проект…

 

* * *

-В утреннем метро в тот день снова была давка. Серый, почти однородный поток, казалось бы, живых существ, вот только эти существа почему-то забыли о том, кем они являются. Они люди, хотя людьми назвать их теперь тяжело. Спят, едят, пьют, выносят друг другу мозги, которых и без того недостает, бегают туда-сюда, как тараканы, а ничего не меняется. Пустые, безликие эти существа слонялись по земле и не умели ничего, кроме как вредить ей… По крайней мере последние лет десять.

-Красноречие у него хромает…

-Перспективные умники изобрели  десять лет назад способ замены некоторых нейронных сетей в мозге на микрочипы и платы, уж не говоря о замене других органов и частей тела на роботизированные искусственные аналоги. Им казалось, это толкнет человечество на новую ступень развития, но последствия оказались довольно серьезными. Самое страшное, что я один из этих умников… Сначала было много хорошего. Люди, лишенные конечностей, снова смогли двигаться. Люди с серьезными заболеваниями теперь могли излечиться. Все это, конечно, стоило больших денег, но главное – была возможность. Систему быстро стали развивать, производство запчастей к человеческому организму непреодолимо росло, и вскоре, ты, наверное, в курсе, это стало одним из самых дешевых методов лечения. Естественно, людям захотелось большего, — Влад хмыкнул, услышав трель телефонного звонка из кармана священника,  — буду очень признателен, если ты попадешь им в окно…

Иван достал мобильник и швырнул им в потрескавшееся помутневшее от пыли оконное стекло.

-Спасибо… — мужчина вздохнул и продолжил, —  в общем, люди захотели большего. Они хотели стать лучше, не прилагая для этого особенных усилий. Ну и… мы запустили производство улучшенных чипов, чтобы создать для кого-то почти безграничную память или сделать мозг счетной машинкой получше  компьютера. Люди стали заменять здоровые части своего тела на  роботизированные, чтобы стать сильнее, круче… уж не знаю, что у них было на уме, но нам это приносило нехилый доход.  Короче говоря, мы зарабатывали деньги, а народ легко получал то, чего хотел.

— Но это вышло из-под контроля, так? – Иван протянул мужчине сигарету, помог прикурить и, глубоко затянувшись, подняв голову, выпустил большое серое облако в потолок.

Влад выдохнул клуб густого дыма в сторону, на секунду задумавшись, снова заговорил, сбивая краем ногтя обуглившиеся кусочки сигареты.

— Да, вышло из-под контроля. Политические верхушки многих стран вполне устраивало, ведь наша компания разрослась до мировых масштабов, а правительству удобно, когда у народа нет вопросов, когда люди довольны, чего им ни подсунь… Видишь ли, из-за того, что человечество не прикладывало никаких усилий к саморазвитию, из-за того, что все подавалось людям на блюдечке с  золотой каемочкой, они отупели. Чертово стадо!

— В свое время бабули у моего подъезда говорили так про нас, когда мы переписывались в соц. сетях со смартфонов… — священник усмехнулся и с сарказмом напел,  — до чего дошел прогресс…

— Хах, н-да… Перешел все видимые и невидимые границы… И я к этому причастен… Господи! – воскликнул Влад, схватившись за голову.

— Влад, я тридцать лет тут работаю, не поможет…

— Ха…, — Влад замолчал, но ком в горле давил на какие-то давно заброшенные в самый темный угол воспоминания и заставлял продолжать говорить,  — Помню, лет в семнадцать хотел с крыши сброситься. Родители давили, школа достала, девушка бросила, не понимал никто. Я вступил на край, посмотрел вниз. Высоко, этажей шестнадцать, наверное, не помню уже… Но тут что-то во мне щелкнуло, закат такой красивый был… И та мелкая девчонка на качели с мороженым. Я подумал, наверное, стоит еще посмотреть, что эта жизнь мне приготовила. Наверное, лучше бы спрыгнул, иногда чья-нибудь смерть – спасение для народа. «Одна смерть и сто жизней взамен…»-  знал Федор Михайлович. Все знал.

— Не появился бы ты, нашелся бы другой умник. Кончай разглагольствовать о пустом и к сути переходи. Некогда в депрессии впадать, и толку нет уже никакого.

— Ни-ка-ко-го… — Влад громко щелкнул языком, выдохнул, помолчал секунды три и продолжил,  — слишком просто… слишком просто им все стало доставаться! И тогда… тогда совсем думать перестали. Что там думать, жить перестали нормально! Как люди жить перестали! Бараны! Выйди на улицу, хоть одного человека видишь? Нет. Вот и я нет. Одни чертовы роботы или как их там…- тяжелый вздох снова наполнил помещение, будто окутывая его тяжелым покрывалом щекотливого тумана,  — и ведь, я думал,  на благо пойдет, сколько людей вылечим, скольким поможем, — с новым жаром начинал Владислав, но его тут же прервали.

— Сколько бабла срубим на этом — вот, о чем ты думал, — саркастичное замечание заставило ученого поубавить пылкости.

— Ну, да… но я надеялся, что все не зря, я, правда, надеялся, что помогал…

В воздухе над крышей церквушки прозвучал пронзительный свист. На мгновение все вокруг замерло, будто время остановилось, замерзло и осталось лежать в пыли. Секунды, но, казалось, пролетело несколько столетий, прежде чем оглушающий громогласный взрыв всколыхнул воздух и заставил стены полуразрушенного здания пошатнуться.

С потолка храма посыпалась штукатурка. Белые-белые крохотные пылинки неосевшей побелки роем микроскопических букашек кружили в помещении и щекотали носы рухнувшим на пол со звуком свиста,  уткнувшимся в пол и закрывшим руками уши, приятелям: священнослужителю и ученому.

— А теперь видишь – война. Третья мировая… — тяжело дыша, приподнимаясь на одной руке, продолжил прихожанин,  — надо ж ведь так! Я ведь сам еще, когда мелкий был, слушал от взрослых о войне, а теперь… И ведь все мы зарекались, что не допустим! Но, они ведь даже не знают, что происходит… — Влад снова сел, поджав ноги и уставившись в одну точку.

— Не знают. Правительство уверяет, что все в порядке. Да и хорошо им твое изобретение послужило. Хорошая штучка. Втирай людям, что хочешь, а как только надо будет, загрузили партию в грузовик, как табуреток каких-то, и отвезли в место бойни. Так ведь и по ту сторону то же самое. Вот и воюют невежды с невеждами. А верхушка, поди, и на чай друг к другу заглянуть возможностью не пренебрежет.  А людям знай втирают – учения, а они и верят, о-ой, — вздохнул Иван и от досады стукнул кулаком по бедру.

— Да, всё так. В этом я и виноват, батюшка, в этом и виноват… — протянул мужчина и снова кинул взгляд на икону. — Я… не знаю я, что теперь. Вот что? Что делать? – Влад в надежде взглянул на своего друга, но тот только пожал плечами.

В помещении повисла тяжелая тишина.

— Ясно все с тобой, отпускаю твои грехи, живи ныне мудро, сын мой,.. ну, и дальше там,  — священник начал выводить правой рукой в воздухе линию от лба Владислава к животу, как и полагается, но ученый задержал руку Ивана, крепко сжав запястье.

— Не надо всего этого… не надо. Я тебе, как другу, высказался, вот и будь просто другом,  — Влад ослабил хватку, и рука священника опустилась. — От города скоро ничего не останется, а людей эвакуировать не станут, в этом я уверен. До последнего будут говорить, что все хорошо – учебка. Нужно уходить. Может, еще семью свою успеешь вывезти…

Над зданием послышался очередной свист.

— Не успею. Никто не успеет…- ответил Иван, на глазах его появились крупные блестящие капли. Одна, не выдержав, скатилась по смуглой щеке.

Священник положил руку на небольшой золотой крестик, болтавшийся на шее, — пришло время узнать, не зря ли я таскал тебя все свои сорок три года…

Ученый достал из кармана джинсов маленькую помятую фотографию.

-Кто это? – спросил Иван, стараясь сохранять спокойный тон, но сбившееся дыхание выдавало его настоящие эмоции.

-Дочь.

-У тебя дочь есть?

— Да. С мамой осталась. В этом году в первый класс пошла. Слышишь, ты ведь священнослужитель, замолви там за нас с ней словечко, — Влад улыбнулся.

— За меня бы кому не пришлось замолвить,  — хмыкнул Иван.

Снова свист. Громче. Грохот. Вспышка. Звон совсем уже выбитых окон. Взрыв. И пыль. Плавно кружащиеся в пустоте и тишине хлопья пыли. И везде теперь только пыль.